Конец власти. От залов заседаний до полей сражений, от церкви до государства. Почему управлять сегодня нужно иначе - Мойзес Наим

Урок, который безусловно можно из этого извлечь, таков: одни хедж-фонды появляются, другие исчезают, премии их менеджерам бывают большими и очень большими, но при любом раскладе нам не избежать дальнейшей экспансии этих некрупных и не очень-то известных групп с колоссальным влиянием на рынки и на цены. В этом новом финансовом мире нередко случается так, что умник-одиночка, вооруженный программными алгоритмами, дает фору огромному банку, живущему в мире витиеватых правил, сложных внутренних практик и нединамичной субординации.

Хедж-фонды против традиционной власти игроков финансового рынка – это то же, что сомалийские пираты – против мощи сильнейших в мире ВМС.

Короче говоря, такие новые участники, как хедж-фонды, новые фондовые биржи, скрытые пулы и неизвестные поначалу стартапы, которые вдруг ставят с ног на голову целые отрасли, и есть предвестники грядущих перемен: растущей волатильности, более явной фрагментации, более жесткой конкуренции и большей микровласти, способной ограничивать возможности мегаигроков.

Действительно, ни возмущение общественности диспропорциями, вызванными экономической глобализацией, ни тотальный шок, произведенный финансовым кризисом 2008 года и последовавшей за ним Великой рецессией, не стали преградой для международной экономической интеграции. Она продолжается без особых помех, и все пророчества о вспышках протекционизма, когда страны попытаются оградить свои экономики и защитить рабочие места, так и остались досужими домыслами. Международная торговля и потоки инвестиций продолжают расти и подпитывать силы, ограничивающие власть традиционных бизнес-игроков.

Что все это значит?

Один из парадоксов нашей эры: корпорации стали крупнее, растет их присутствие в мире и политический вес, но в то же время они все больше рискуют утратить позиции, прибыли, репутацию, а в некоторых случаях их может ждать и полное банкротство. Растет и без того уже немалый список компаний, которые когда-то были неприкосновенными для конкурентов и властей, но сегодня уже не являются таковыми, а их устойчивость больше не воспринимается как должное. То же самое верно и в отношении титанов банковского дела и промышленного сектора, чья сила и неуязвимость вопреки ожиданиям многих (в том числе и их собственным ожиданиям) оказались явлением преходящим.

Даже у продолжающих благоденствовать крупных компаний, мало подверженных действию рыночных сил, сужается поле выбора. Те же ExxonMobil, Sony, Carrefour и JPMorgan Chase до сих пор пользуются огромным влиянием и автономией, но сегодня их главы более ограничены в своих решениях, чем прежде. Они не в состоянии распоряжаться своей огромной властью с такой же легкостью, как это делали их предшественники, а последствия от злоупотреблений этой властью еще более пагубны.

Как мы увидели в этой главе, власть корпораций уже не та, что была раньше.

Глава 9

Гиперконкуренция за вашу душу, сердце, разум

Мы, как и следовало ожидать, ищем свидетельства изменений во власти в тех сферах, где ее влияние заметней и жестче всего: жизнь и смерть, война и мир, контроль над властями, упадок и возрождение предприятий. И во всех этих сферах мы видели, что ослабление власти мегаигроков открывает новые перспективы для небольших и пока еще маргинальных субъектов, а кое-кто из них получит доступ к инструментам, способным ограничивать свободу действий бывших небожителей.

Но власть пребывает и в церкви или религиозной группе, взимающей десятину и наставляющей своих адептов на путь истинный, и в профсоюзе, живущем на взносы рабочих и добивающемся повышения зарплат и улучшения условий труда, и в благотворительных организациях, использующих частный капитал для решения социальных проблем в своей стране и для борьбы с бедностью за рубежом. Власть обитает в университетах, в чьих исследовательских лабораториях происходят важнейшие научные открытия, а вчерашние студенты занимают самые престижные рабочие места, в музеях, галереях и студиях звукозаписи, в симфонических оркестрах, книжных издательствах и киностудиях. И конечно же, власть присутствует в средствах массовой информации, в тех источниках наших знаний, которым мы верим, считая их небесполезными и честными, способными привить кому-то нашу точку зрения.

Ставки здесь самые разные. К счастью, в большинстве случаев речь идет не о жизни и смерти. Соперничество Гарварда и Йеля скорее напоминает противостояние клубов “Манчестер Юнайтед” и “Челси”, чем, например, вооруженных сил США и Народно-освободительной армии Китая или “Аль-Каиды”. С сугубо экономической точки зрения судьбы BBC, New York Times, El Pais и прочих пользующихся уважением ресурсов касаются гораздо меньшего количества работников (а также их достатка), чем прибыли или потери тех же Monsanto и Wal-Mart, даже притом, что влияние первых на полемику и политику жизненно важно для сферы массмедиа и помогает поддерживать демократическое общество в добром здравии. С другой стороны, разделение власти в благотворительной среде между фондами и донорами самым непосредственным образом влияет на жизнь миллиардов людей, живущих близко и далеко, когда решается, какие из проектов финансировать и как, какие чрезвычайные ситуации считать самыми неотложными. Едва ли стоит объяснять, насколько важна способность работников к самоорганизации ради улучшения своего благосостояния. И точно так же очевидно влияние организованной религии на прочие сферы жизни и на силу соперничества между различными вероисповеданиями: история испещрена свидетельствами этих распрей, очень часто – кровавыми.

Именно поэтому наше видение великих перемен, происходящих в действиях нынешней власти, должно простираться за рамки бизнеса, политики и войны. Мы не рассчитываем дать ответы на все волнующие нас вопросы. Но тем не менее мы рассмотрим, что случилось с властью привычных всем и каждому организаций в четырех сферах, напрямую влияющих на значительную часть человечества: религия, труд, благотворительность и СМИ.

Религия: девять миллиардов имен Бога

“Они воруют нашу паству”. Так один иезуит описал радикальные перемены, захлестнувшие христианство в Латинской Америке, которая долгое время считалась оплотом католичества{309}. “Они” – это кто? Новоевангелисты, пятидесятники и харизматичные протестантские церкви, заполонившие за последние тридцать лет США, Африку, другие уголки планеты, поносят католическую церковь и быстро лишают ее прихожан. Проведенное в 2005 году исследование установило, что за десять лет (с 1995 по 2005 год) доля латиноамериканцев, относящих себя к католикам, упала с 80 до 71 процента. И, что уж совсем неутешительно для церкви, лишь 40 % заявили о том, что они исповедуют свою веру не только на словах. Для континента, где много веков доминировал католицизм, это сродни катастрофе. В той же, например, Бразилии ежегодно покидают церковь полмиллиона католиков. Если в 2000 году 73,6 % населения причисляли себя к католикам, то в 2010-м этот показатель достиг отметки 64,6 %.

Сегодня лишь две трети колумбийцев называют себя католиками, треть гватемальцев покинула церковь за время, прошедшее с 1980-х годов, и эти цифры продолжают расти{310}.

В Ла-Пасе, фактической столице Боливии, часть бывших католиков поведала журналистам, что им казалось, будто церковь “отреклась” от них. “Для меня ее как будто вовсе не было”, – признался один из опрошенных. Сегодня они входят в Ministerio del Nuevo Pacto Poder de Dios – харизматическую церковь, члены которой каждое воскресенье проводят по несколько богослужений, в которых одновременно участвуют по десять тысяч человек.

Подобные явления не редкость для Латинской Америки. Но паству никто ни у кого не уводил. Просто паства перестала быть паствой: прихожане стали потребителями и польстились на более яркий продукт на рынке спасения душ{311}.

Своими корнями современные евангелистские движения восходят к появившейся на заре XX века негритянской миссионерской организации с названием “Азуза”, приверженцы которой делали упор на молитву о пробуждении и ожидание даров Духа Святого, как в день Пятидесятницы. Возникшее движение пятидесятничества охватывает широкий круг крупных конфессий и независимых поместных церквей, разделяющих ряд основных представлений о личном искуплении индивида (через рождение заново). Но независимые церкви, собиравшие миллионы приверженцев и ставшие, таким образом, серьезной социальнополитической силой в США, Бразилии, Нигерии и многих других странах, – это не только пятидесятники: есть и другие разновидности евангельских и “харизматических” групп. Ни в одной из них не обходится без самозваного пророка или апостола, но это не мешает им оперативно образовывать собственные отделения и иерархии. Многие проповедуют так называемое евангелие преуспевания, согласно которому Бог приветствует накопление богатства в этой жизни, а материальные пожертвования в пользу церкви будут вознаграждаться процветанием и чудесами. И правда, в ходе недавно проводимого Pew Global Attitudes исследования религиозных настроений в США, где в настоящее время в основе 50 из 260 крупнейших церквей лежит идея процветания, 73 % всех верующих латиноамериканцев согласились с утверждением, что “Бог награждает финансовым преуспеянием каждого верующего, чья вера достаточно сильна”{312}.